Неточные совпадения
— Вот мы и у пристани! Если вам жарко — лишнее можно снять, — говорил он, бесцеремонно сбрасывая с плеч сюртук.
Без сюртука он стал еще более толстым и более остро засверкала бриллиантовая запонка в мягкой рубашке. Сорвал он и галстук, небрежно бросил его на подзеркальник, где
стояла ваза с цветами. Обмахивая платком лицо, высунулся в открытое
окно и удовлетворенно сказал...
Без него в комнате стало лучше. Клим,
стоя у
окна, ощипывал листья бегонии и морщился, подавленный гневом, унижением. Услыхав в прихожей голос Варавки, он тотчас вышел к нему;
стоя перед зеркалом, Варавка расчесывал гребенкой лисью бороду и делал гримасы...
Половодов открыл форточку, и со двора донеслись те же крикливые звуки, как давеча. В
окно Привалов видел, как Ляховский с петушиным задором наскакивал на массивную фигуру кучера Ильи, который
стоял перед барином
без шапки. На земле валялась совсем новенькая метла, которую Ляховский толкал несколько раз ногой.
Дом представлял из себя великолепную развалину: карнизы обвалились, крыша проржавела и отстала во многих местах от стропил целыми полосами; массивные колонны давно облупились, и сквозь отставшую штукатурку выглядывали обсыпавшиеся кирпичи; половина дома
стояла незанятой и печально смотрела своими почерневшими
окнами без рам и стекол.
Сейчас за плотиной громадными железными коробками
стояли три доменных печи, выметывавшие вместе с клубами дыма широкие огненные языки; из-за них поднималось несколько дымившихся высоких железных труб. На заднем плане смешались в сплошную кучу корпуса разных фабрик, магазины и еще какие-то здания
без окон и труб. Река Шатровка, повернув множество колес и шестерен, шла дальше широким, плавным разливом. По обоим ее берегам плотно рассажались дома заводских служащих и мастеровых.
— Да это же невозможно, господа! — вскричал он совершенно потерявшись, — я… я не входил… я положительно, я с точностью вам говорю, что дверь была заперта все время, пока я был в саду и когда я убегал из сада. Я только под
окном стоял и в
окно его видел, и только, только… До последней минуты помню. Да хоть бы и не помнил, то все равно знаю, потому что знаки только и известны были что мне да Смердякову, да ему, покойнику, а он,
без знаков, никому бы в мире не отворил!
В течение рассказа Чертопханов сидел лицом к
окну и курил трубку из длинного чубука; а Перфишка
стоял на пороге двери, заложив руки за спину и, почтительно взирая на затылок своего господина, слушал повесть о том, как после многих тщетных попыток и разъездов Пантелей Еремеич наконец попал в Ромны на ярмарку, уже один,
без жида Лейбы, который, по слабости характера, не вытерпел и бежал от него; как на пятый день, уже собираясь уехать, он в последний раз пошел по рядам телег и вдруг увидал, между тремя другими лошадьми, привязанного к хребтуку, — увидал Малек-Аделя!
Рядом с воротами
стояло низенькое каменное здание
без окон, с одной дверью на двор. Это — морг. Его звали «часовня». Он редко пустовал. То и дело сюда привозили трупы, поднятые на улице, или жертвы преступлений. Их отправляли для судебно-медицинского вскрытия в анатомический театр или, по заключению судебных властей, отдавали родственникам для похорон. Бесприютных и беспаспортных отпевали тут же и везли на дрогах, в дощатых гробах на кладбище.
Потом, как-то не памятно, я очутился в Сормове, в доме, где всё было новое, стены
без обоев, с пенькой в пазах между бревнами и со множеством тараканов в пеньке. Мать и вотчим жили в двух комнатах на улицу
окнами, а я с бабушкой — в кухне, с одним
окном на крышу. Из-за крыш черными кукишами торчали в небо трубы завода и густо, кудряво дымили, зимний ветер раздувал дым по всему селу, всегда у нас, в холодных комнатах,
стоял жирный запах гари. Рано утром волком выл гудок...
Папа, который несколько дней после нас должен тоже приехать в Москву,
без шапки
стоит на крыльце и крестит
окно кареты и бричку.
«Хорошо, — говорит начальница, —
стойте же так всю ночь!» — да до утра нас
без белья и продержала на
окнах, холод такой — ужас!
Пожалел я:
стоит махина
без окон, словно инвалид
без глаз!
От этого, понятно, зáмок казался еще страшнее, и даже в ясные дни, когда, бывало, ободренные светом и громкими голосами птиц, мы подходили к нему поближе, он нередко наводил на нас припадки панического ужаса, — так страшно глядели черные впадины давно выбитых
окон; в пустых залах ходил таинственный шорох: камешки и штукатурка, отрываясь, падали вниз, будя гулкое эхо, и мы бежали
без оглядки, а за нами долго еще
стояли стук, и топот, и гоготанье.
Он
стоит у широкого
окна, равнодушно прислушиваясь к гулу этого большого улья, рассеянно,
без интереса, со скукою глядя на пестрое суетливое движение. К нему подходит невысокий офицер с капитанскими погонами — он худощав и смугло румян, черные волосы разделены тщательным пробором. Чуть-чуть заикаясь, спрашивает он Александрова...
В темной,
без окон, спальне, кроме широкой кровати,
стояли сундуки, шкапы, от них исходил запах листового табаку и персидской ромашки.
С этими мыслями лозищанин засыпал, стараясь не слышать, что кругом
стоит шум, глухой, непрерывный, глубокий. Как ветер по лесу, пронесся опять под
окнами ночной поезд, и
окна тихо прозвенели и смолкли, — а Лозинскому казалось, что это опять гудит океан за бортом парохода… И когда он прижимался к подушке, то опять что-то стучало, ворочалось, громыхало под ухом… Это потому, что над землей и в земле стучали
без отдыха машины, вертелись чугунные колеса, бежали канаты…
Оно
стояло под
окном; толстый ствол его с облезлой корой преграждал свету доступ в комнату, изогнутые и черные ветви
без листьев бессильно распростерлись в воздухе и, покачиваясь, жалобно скрипели.
— Есть, — отвечала бабушка, — и я сама имею счастие многих знать с духом и с благородным сердцем, но только все они вроссыпь приходят… Склейки нет,
без призвания к делу наша дворянская сила в пустоцвет идет, а заботливые люди чудаками кажутся. Вон у меня человека видите… вон тот, что у
окна с предводителем
стоит разговаривает… Рогожин, бедный дворянин, весьма замечательный.
— Так врешь! — он положил его поперек
окна и, прислонив к нему ружье, выстрелил в десятского… вот повалил-то! как сноп! уж я целил, целил в его меньшую дочь… ведь разбойница!
стоит за простенком себе да заряжает ружья… по крайней мере две другие лежали
без памяти у себя на постелях…
На скамье, под
окном кухни, сидел согнувшись Мирон; в одной его руке дымилась папироса, другою он раскачивал очки свои, блестели стёкла, тонкие золотые ниточки сверкали в воздухе;
без очков нос Мирона казался ещё больше. Яков молча сел рядом с ним, а отец,
стоя посреди двора, смотрел в открытое
окно, как нищий, ожидая милостыни. Ольга возвышенным голосом рассказывала Наталье, глядя в небо...
Рассуждая хладнокровно, я должен сознаться, что при тогдашнем моем утомлении именно только такое адское равнодушие и могло обновить мои заснувшие силы. Я с яростию выбрасывал книги, швырял бумаги. Но он по-прежнему продолжал
стоять у
окна и
без малейшего признака изумления смотрел на картину разрушения, которая быстро созидалась перед его глазами.
Иду — как пьяный, тоска мне, куда идти — не знаю. К себе, на постоялый, — не хочется: шум там и пьянство. Пришёл куда-то на окраину города,
стоят домики маленькие, жёлтыми
окнами в поле глядят; ветер снегом поигрывает, заметает их, посвистывает. Пить мне хочется, напиться бы пьяному, только —
без людей. Чужой я всем и перед всеми виноват.
На другое утро я, напившись чаю и не отпросившись у мадмуазель Фрикэ, отправился в людскую избу. Мне хотелось опять поболтать со вчерашним чудаком. Не постучавшись в дверь — этого обычая у нас и в заводе не было, — я прямо вошел в комнату. Я застал в ней не того, кого я искал, не Пунина, а покровителя его — филантропа Бабурина. Он
стоял перед
окном,
без верхней одежды, широко растопырив ноги, и тщательно вытирал себе голову и шею длинным полотенцем.
Кузьма Васильевич вслед за ней переступил порог и очутился в крохотной комнатке
без окон, обитой по стенам и по полу толстыми коврами из верблюжьей шерсти. Сильный запах мускуса так и обдал его. Две желтые восковые свечи горели на круглом столике перед низким турецким диванчиком. В углу
стояла кроватка под кисейным пологом с шелковыми полосками, и длинные янтарные четки, с красною кистью на конце, висели близ изголовья.
В
окно он видел залитую солнцем площадь, мощенную круглыми, ровными камнями, и напротив каменную стену длинного,
без окон, сарая. На углу
стоял извозчик, похожий на глиняное изваяние, и непонятно было, зачем он
стоит здесь, когда по целым часам не показывалось ни одного прохожего.
Моисей Фрумкин мрачно
стоял поодаль у
окна и в злобном молчании кусал себе ногти. Он сильно опасался теперь, что члены примирятся с Ардальоном, и вся его стратегика рухнет, опрокинутая ловким противником. Глупый князь, побежденный именем Герцена, уже юлил около Полоярова и искательной улыбкой осклаблял свои зубы. За исключением одного только Моисея, все члены любопытно подвинулись к Ардальону Михайловичу и не
без благосклонности приготовились услышать герценовское послание.
В одной из групп, прислонясь спиною к
окну,
стояла молодая и довольно недурненькая собою девушка, с кокетливо отброшенными назад короткими волосами, в синей кашемировой юбке,
без кринолина, и с узенькой ленточкой синего галстучка, облегающего мужской воротничок батистовой манишки.
Лариса быстро отвернулась и, подойдя к камину, на котором
стояли часы, начала поправлять их, а затем задула свечу и, переходя
без огня в переднюю, остановилась у того
окна, у которого незадолго пред тем
стоял Висленев.
С балкона дверь вела прямо в залу, служившую и столовой, отделанную кое-как, — точно в доме жили только по летам, а не круглый год. Стены
стояли голые, с потусклыми обоями; ни одной картинки,
окна без гардин, вдоль стен венские стулья и в углу буфет — неуклюжий, рыночной работы.
И я
без ума от этой редкой женщины… Едва только наступает утро, я уже
стою у своего
окна и жду, когда в
окнах vis-а-vis покажется незнакомка. Ночью я мечтаю и жду утра, днем шагаю из угла в угол… Да, господа, это необыкновенная женщина!
В казармах женатых рабочих воздух был тоже"не первого сорта", по замечанию Любаши; нумера смотрели веселее, в некоторых
стояли горшки с цветами на
окнах, кое-где кровати были с ситцевыми занавесками. Но малые ребятишки оставались
без призора. Их матери все почти ходили на фабрику.
Деревня имела необычайный, невероятный вид: фанзы и дворы
стояли нетронутые, с цельными дверями и
окнами, со скирдами хлеба на гумнах; по улицам резвились китайские ребятишки,
без страха ходили женщины, у мужчин были веселые лица.
Приехали мы в Бейтайцзеин. Деревня была большая, в две длинных улицы, но совершенно опустошенные. Фанзы
стояли без крыш, глиняные стены зияли черными квадратами выломанных на топку
окон и дверей. Только на одной из улиц тянулся ряд больших богатых каменных фанз, совершенно нетронутых. У ворот каждой фанзы
стояло по часовому.
Перед подъездом
стояли две огромные желтые тюремные кареты, аршин по десяти в длину,
без окон, с одной только дверцей сзади.
Началась ужасная резня. Поляки стреляли из домов и, собравшись густыми толпами, нападали на русских. Наша пехота колола их
без пощады, конница рубила и топтала лошадьми — все бежало от русских в поле, за местечко, где большая часть отряда Огинского
стояла на бивуаке. Русские, взятые Огинским в плен при Речице и запертые в одном из городских домов, бросились из
окон и примкнули к своим.
Виктор читал и пел наизусть. Аввакум пел с ним. Митрополит
стоял у
окна с сложенными на груди руками и молился… Другие, кто попал на эту отпетую
без книг вечерню, стали на колена, — некоторые плакали…